Вот такой он был насыщенный событиями...
Продолжаем 1943г...
Про встречу со Сталиным на фронте...
Это по поводу утверждений с Хрущёвских времён, что Сталин на фронты не выезжал...
Конечно выезжал...
Естественно, не часто выезжал, так ему туда часто и не за чем было ездить...
"5 августа. Начало нашего наступления в районе Курска, успешные действия на Западном, Брянском, Центральном и Воронежском фронтах создавали благоприятную обстановку для наступления на Калининском фронте.
В начале августа тов. Сталин принял решение выехать лично на Калининский фронт, чтобы глубоко и детально разобраться на месте и утвердить план операции.
4 августа в 2 часа ночи я, как обычно, подводил итоги этого боевого дня войск фронта. Раздался звонок по ВЧ. Я взял трубку:
— Здравствуйте, тов. Иванов (это мой псевдоним), — услышал я знакомый голос. Это был голос Верховного Главнокомандующего Сталина.
Я быстро ответил:
— Здравия желаю, тов. Семёнов (это был псевдоним тов. Сталина для телефонных разговоров по телефону «ВУ»).
Товарищ Сталин задал мне несколько вопросов о положении на фронте. В пределах возможности разговоров по телефону я ответил ему. Иосиф Виссарионович предупредил меня о своём выезде на Калининский фронт, назначил срок, указал место и время встречи. В 9 часов утра 5 августа в двух километрах от села Хорошево Калининской области меня встретил генерал и проводил в село, где уже находился тов. Сталин.
Во дворе меня встретил генерал для поручений.
— Вас приглашает Верховный Главнокомандующий, — чётко сказал он мне, уступая дорогу ко входной двери в домик.
До этого я имел не одну встречу с товарищем Сталиным, но когда я услышал, что меня ожидает Верховный Главнокомандующий, то я как-то невольно заволновался, хотя и знал, что к нему же еду.
Едва я перешагнул порог этой комнаты, как сразу же увидел тов. Сталина. Он ходил по комнате и что-то продумывал. Я остановился и твёрдо, чётко, по-военному приставив ногу, приложив руку к головному убору, отдал рапорт.
Тов. Сталин, до этого ходивший по комнате, остановился посередине и принял от меня рапорт. Затем поздоровался со мною.
— Здравствуйте, товарищ Еременко, — произнес он мою фамилию с ударением на первый слог и подал мне руку.
Я ответил:
— Здравия желаю, товарищ Сталин.
Он улыбнулся как-то просто и тепло, приветливо потряс мою руку; всё ещё не выпуская её из своей руки, Сталин пристально смотрел на меня и сказал:
— Вы, по-видимому, до сих пор обижаетесь на меня за то, что я не принял Вашего предложения на последнем этапе Сталинградской битвы, о том, кто же должен доколачивать Паулюса. Обижаться не следует, — пояснил он. — Мы знаем, знает весь наш народ, что в Сталинградской битве Вы командовали двумя фронтами и сыграли главную роль в разгроме фашистской группировки под Сталинградом, а кто доколачивал привязанного зайца — это уже особой роли не играет.
На эти по сути дела слова благодарности я ответил:
— Сталинград — теперь это уже история, а творец её наш народ, партия и лично Вы, тов. Сталин.
В этом месте Сталин вставил реплику:
— Всё на Сталина валят: Сталин, да Сталин. Это неправильно. Я, конечно, давал директивы, но Вы же непосредственно там командовали и руководили этой битвой. Победил, безусловно, народ во главе с великим русским народом, но им нужно было руководить.
После этого приятного для меня разговора Иосиф Виссарионович задал мне несколько вопросов:
— Как ведёт себя противник, какие есть новые данные о противнике, нет ли у него чего нового, как живут наши войска, как обстоит дело с их снабжением и, в частности, как обстоит дело с питанием?
На все эти вопросы, а также и многие другие, которые ставились передо мною Верховным Главнокомандующим, я докладывал и дал исчерпывающие ответы.
Тов. Сталин остался доволен моими ответами и произнёс:
— Ну, хорошо.
Потом после паузы сказал:
— Значит, дела выправились, так и нужно.
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил я.
— Теперь перейдём к другим вопросам, — сказал он.
Я подумал, что Сталин имеет в виду разговор по плану Духовщинско-Смоленской операции, поэтому я достал из портфеля карту с планами этой операции и хотел докладывать, но товарищ Сталин остановил меня и перевёл разговор на другую тему — начал говорить о кадрах.
Сталин неоднократно говорил о генералах, которые были освобождены из мест заключения перед самой войной и хорошо воевали.
— А кто виноват? — робко задал я вопрос Сталину. — Что сделали эти люди, ни в чём не повинные, были посажены.
— Кто, кто? — повышенным тоном сказал Сталин. — Те, кто давал санкции на их арест, те, кто стоял тогда во главе армии, — и назвал при этом тов. Ворошилова, Будённого, Мехлиса. — Они во многом повинны за истребление кадров. Эти люди оказались неподготовленными и к войне. Они в своей подготовке остались на уровне Гражданской войны, поэтому везде провалились.
Но самая плохая характеристика Сталиным им дана за то, что они не защищали свои военные кадры. По-видимому, в этом есть большая доля правды. При обсуждении кадров я мало участвовал в разговоре, больше слушал да отвечал на вопросы.
Сталин задавал мне вопросы: как я знаю того или другого маршала? Как я знаю генералов, освобождённых из-под ареста?
Относительно знания маршалов я дал уклончивый ответ, сказал, что плохо их знаю, издали знаю. Партия создала им авторитет, и они почили на этих лаврах и, по-видимому, поэтому плохо показали себя в Великой Отечественной войне. Вот так говорит о них народ, я тоже придерживался такого мнения.
— Говорит народ правильно, — вставил реплику Сталин.
Что касается моего отзыва освобождённым генералам, я сказал:
— Тов. Горбатов А. В., Рокоссовский К. К., Юшкевич В. А., Хлебников Н. М. — все они во время войны, а некоторые и до войны были в моём подчинении, и я даю им самую высокую оценку. Это умные генералы, храбрые воины, преданные Родине и Вам, товарищ Сталин.
— Я согласен с Вами, товарищ Еременко, — вставил Сталин.
И каждый раз, когда он говорил о кадрах, пристально, испытующе посматривал на меня, видимо, для того, чтобы определить, какое впечатление производят на меня эти характеристики и оценки людей.
После разговоров о кадрах тов. Сталин перешёл на вопросы военного искусства. Он много говорил о контрнаступлении и других вопросах. Я не буду подробно останавливаться на этих вопросах, а скажу, что около часа мы говорили о военном искусстве; в другом месте я освещу этот вопрос.
После разговоров о кадрах и оперативном искусстве тов. Сталин внимательно посмотрел на карту и сказал мне:
— Ну, докладывайте, как вы спланировали Смоленскую операцию, — а потом, улыбнувшись себе в усы, с ехидцей добавил:
— Вы Смоленск сдавали, Вам его и брать.
Я ответил:
— Постараюсь.
Товарищ Сталин внимательно слушал мой доклад и в ходе изложения доклада задал мне ряд вопросов.
— Сколько у Вас орудий на километр фронта? — спросил он меня.
— Сто шестьдесят, товарищ Сталин.
— Мало, — сказал он. — Мало, надо не менее 200 орудий на километр фронта. Артиллерия должна сопровождать пехоту огнём от рубежа к рубежу, она должна прокладывать путь пехоте двойным валом, а для этого требуется до двухсот орудий на один километр.
— Особенно, — продолжал тов. Сталин, — не должна отставать от пехоты артиллерия сопровождения, она должна шагать вместе с пехотой нога в ногу. Нужно за счёт второстепенного направления заиметь артиллерийскую плотность.
При обсуждении третьего этапа операции тов. Сталин обратил моё внимание на то, что я имел недостаточно сил для развития успеха и тут же подошёл к столу, на котором стоял телефонный аппарат, поднял трубку и произнес:
— Дайте 212. — И сейчас же получил ответ. Слышимость была замечательной. Я стоял в стороне, но хорошо слышал, как тов. Штеменко ответил:
— Я слушаю, тов. Сталин.
— Товарищ Штеменко, прикажите, чтобы 3-й кавкорпус к 10 августа и одну общевойсковую армию к 20 августа перебросили в расположение тов. Еременко в район города Белый. Поняли?
— Так точно, понял, тов. Сталин, — ответил Штеменко.
Иосиф Виссарионович положил трубку и продолжал разбирать вопросы авиационного обеспечения. Он также нашёл, что у меня маловато бомбардировщиков и тут же приказал дать мне несколько вылетов полка Туполевских самолётов-бомбардировщиков Ту-2, которые до этого времени ещё нигде не применялись.
В конце доклада я попросил у тов. Сталина дополнительно один боекломплект тяжёлых снарядов. Тов. Сталин тут же по телефону отдал приказание тов. Яковлеву отгрузить мне снарядов в первую очередь. После этого Сталин утвердил операцию жестом скрещивания рук.
Доклад я делал стоя, стоял и тов. Сталин. В конце моего доклада тов. Сталин предложил мне сесть. Мне показалось нетактичным, если я буду сидеть, а тов. Сталин будет стоять, поэтому я не воспользовался его приглашением сесть и продолжал стоять. Иосиф Виссарионович повторил своё предложение сесть в более повелительном тоне, и я вынужден был, несколько смутившись, сесть. Наступила небольшая пауза. В это время открылась дверь горницы и вошёл генерал для поручений, который сообщил важную новость:
— Наши войска взяли города Орёл и Белгород, — не стараясь сдержать радости, доложил генерал.
— Очень хорошо, замечательно! — сказал тов. Сталин.
Генерал вышел, и мы вновь остались вдвоем с тов. Сталиным.
Как известно, в этот день, 5 августа, советские войска освободили
Орёл и Белгород. Это была крупная победа, которая открыла перед нами замечательные перспективы.
Тов. Сталин чаще зашагал по комнате, он, видно, что-то обдумывал, как бы сосредотачивался на особо важной мысли, которая привлекла его внимание. Я молча сидел у стола и складывал карту с графическим планом операции. Так прошло минуты три-четыре. Затем Иосиф Виссарионович, обращаясь ко мне, говорит:
— Как Вы думаете о таком мероприятии, как дать салют в честь тех войск, которые взяли сегодня Орёл и Белгород?
Этот вопрос для меня оказался неожиданным, и я замялся с ответом. Сталин понял, что мне не всё ясно, повторил вопрос. Теперь я уже понял его смысл и ответил, что эта идея о салютах и мероприятия по их проведению сыграют большую роль; найдена новая замечательная форма благодарности войскам.
После этого Сталин более энергично зашагал по комнате, потом снова остановился против меня и начал излагать свою мысль о значении салютов. Он сказал следующее:
— Войска, в честь которых будет дан салют, будут чувствовать большую теплоту и одобрение их действий, чувствовать благодарность народа, Родины. Салюты будут воодушевлять войска и звать к новым подвигам. Салюты будут извещать весь наш народ и мировую общественность о славных делах и подвигах воинов на фронте и вызывать радость в нашем народе за свою армию, за свою Родину и вдохновлять весь наш народ на трудовые подвиги.
Когда Сталин сделал паузу, я вставил такую реплику:
— Салюты, как я теперь понял, сыграют большую роль в деле окончательной победы над фашизмом.
Сталин ничего не ответил на это, только приятно улыбнулся и, видно, был страшно доволен своим решением о салютах, и подошёл к столу, где я сидел, взял трубку телефона и сказал:
— Молотова.
Сразу же последовал ответ:
— Молотов слушает.
Сталин:
— Вячеслав, ты слышал, что наши войска взяли Орёл и Белгород?
— Да, мне только что доложили из Генштаба.
— Так вот, я посоветовался с тов. Еремёнко и решил дать салют в честь войск, взявших Орёл и Белгород, поэтому прикажите приготовить в Москве салют из 100-120 пушек, но без меня не давайте, чтобы не испортили этого мероприятия. Мы сейчас пообедаем, и я к вечеру приеду в Москву.
— Всё понятно, — ответил Молотов.
Так, 5 августа. в 15 часов в домике села Хорошево родился салют, сыгравший большую роль в деле победы над врагом — чёрным фашизмом.
Действительно, как и распорядился Верховный Главнокомандующий, в 24 часа 5 августа 1943 года в городе Москве, столице нашей Родины, был дан первый салют доблестным войскам, освободившим Орёл и Белгород.
Наша встреча с тов. Сталиным продолжалась около трёх часов, но время пробежало очень быстро и, казалось, что мы беседовали всего несколько минут. На протяжении всей беседы в словах, выражениях и жестах тов. Сталина чувствовалась твёрдая уверенность и решительная настойчивость. Временами, это уже к концу беседы, когда товарищ Сталин несколько отвлекался от обсуждаемых вопросов, он много шутил. Затем речь зашла обо мне.
— Сколько Вам лет? — спросил Иосиф Виссарионович.
Я ответил.
— Да Вы ещё совсем молоды, — весело сказал он.
Встреча с тов. Сталиным была весьма полезной, она дала очень много для расширения кругозора командующего фронтом.
К концу третьего часа нашей беседы чувствовалось, что все вопросы, связанные с операцией, разработаны. После некоторого перерыва в разговоре товарищ Сталин произнёс:
— Ну что ж, будем кончать?
— Как прикажете, — ответил я.
— Генерал, генерал, — позвал он дважды.
Вошёл всё тот же генерал.
— Распорядитесь в отношении обеда.
— Здесь ничего нет, — ответил генерал, — всё в вагоне.
— Тогда подавайте машины, поедем в вагон.
Я попросил тов. Сталина сфотографироваться на Калининском фронте, но он по своей скромности или другим соображениям отказался.
— Я обещаю Вам, тов. Еремёнко, — произнёс Сталин, выходя из домика, — что я обязательно сфотографируюсь с Вами, но в другой раз.
Мы вышли из домика. Машины стояли не во дворе, а на улице против калитки. Тов. Сталину была подана машина «ГАЗ-61», наш советский вездеход. Я сел в свой «виллис» и уже из машины ещё раз взглянул на небольшой скромный домик, который с этого дня стал историческим, так как здесь побывал наш Верховный Главнокомандующий, здесь он принял важные решения.
Машины тронулись, впереди машина тов. Сталина, затем моя, а за мной машины охраны. Мы ехали вдоль улицы села Хорошево, расположенного буквой Т на небольшой возвышенности, нисходящей к Волге, которая выглядит здесь в верховьях очень небольшой речушкой.
Станция Мелихово, где находился поезд Верховного Главнокомандующего, находился от села Хорошево в полутора-двух километрах, и через несколько минут мы уже были на станции, вернее, на месте, где когда-то была станция, а теперь было пустое место и небольшая землянка с высоким накатом, заменяющая станционное здание.
Тов. Сталин пригласил к себе в вагон, который стоял тут же, неподалеку от станции. Вагон тов. Сталина был обычный служебный вагон с несколькими купе и небольшим салоном; просто, но со вкусом обставленный он, пожалуй, выглядел несколько строго.
Иосиф Виссарионович пригласил меня к столу. Обед прошёл в оживлённой беседе. Тов. Сталин, как всегда, держался очень просто, настроение у него, как и во время приёма, было приподнятое и бодрое.
После обеда Иосиф Виссарионович тепло распрощался со мной и подарил мне на прощание две бутылки вина «Цинандали».
Эта встреча со Сталиным осталась в моей памяти как яркое, незабываемое впечатление."
Journal information